Приманка - Страница 24

Фаун покачала головой.

– Проклятие?

– По его выбору, раз кость была его. Ты можешь распорядиться, чтобы изготовители ножа поместили на него любые подходящие слова. Некоторые люди пишут на своих ножах признания в любви тому, кто нож унаследует. Иногда встречаются и совсем злые шутки... Каждый решает сам. Надписей на самом деле две: одну заказывает жертвующий кость, другую – тот, кто заряжает нож своей смертью; это делается уже после того, как нож получит Дар... если выпадает шанс.

Фаун представила себе, как нож, который она сейчас держит, медленно погружался в сердце умирающей женщины... может быть, похожей на Мари. Кто это сделал? Даг? Двадцать лет назад – это же ужасно давно... может ли он и в самом деле быть таким старым – лет сорока?

– Смерть, которой мы делимся со Злыми, – тихо сказал Даг, – это наша собственная смерть, и ничья больше.

– Почему? – потрясенно прошептала Фаун.

– Потому что только это срабатывает. Потому что мы можем... а больше никто. Потому что таково наше наследие. Потому что Злой, любой Злой, если его не убить вовремя, продолжает расти. Он растет и растет, становится сильнее и умнее, и к нему все труднее подобраться. И если когда-нибудь появится такой Злой, с которым мы не сумеем справиться, он будет расти до тех пор, пока весь мир не превратится в серую пыль... только тогда и сам Злой умрет. Когда вчера я сказал, что ты спасла мир, Искорка, я не шутил. Тот Злой мог стать нашей погибелью.

Фаун откинулась на подушку, прижав одеяло к груди и стараясь разобраться в услышанном. Разбираться тут было в чем... Если бы она не видела Злого так близко, если бы не помнила так хорошо его мертвый запах, она, наверное, и не поняла бы рассказа Дага.

«Я еще не все понимаю, но... Ох, я верю, верю Дагу!»

– Нам остается только надеяться, – вздохнул Даг, – что Злые исчезнут раньше, чем Стражи Озера. – Он прижал ножны к бедру культей и вытащил нож с синей рукоятью. Мгновение он задумчиво смотрел на него, потом поднес к губам и с сосредоточенным выражением закрыл глаза. Лоб Дага прорезали морщины. Он положил нож в точности между собой и Фаун и убрал руку.

– Это возвращает нас к вчерашнему дню.

– Я ткнула ножом в бедро Злого, – сказала Фаун, – но ничего не произошло.

– Нет. Кое-что произошло: этот нож заряжен не был, а теперь он заряжен.

Фаун озабоченно нахмурилась.

– Так что, он высосал смертность Злого? Или его бессмертие? Нет, тут что-то не сходится.

– Не сходится... Я думаю, – Даг бросил на Фаун столь же озабоченный взгляд, – только, учти, это лишь догадка, я должен еще кое с кем все обсудить, – так вот, я думаю, что Злой только что похитил Дар твоей малышки, а нож забрал его обратно. Не душу – и не думай больше о заключенных в ножах душах, – а только смертность. Как странно, – полушепотом выдохнул Даг, – смерть без рождения...

Губы Фаун дрогнули, но не издали ни звука.

– Вот мы и сидим тут, – продолжал Даг, – и я не знаю, как распутать... Сам нож принадлежит мне, потому что Каунео завещала мне свои кости, но, по нашим правилам, заряд в ноже, заключенная в нем смертность, принадлежит тебе как ближайшей родственнице: ведь твой нерожденный ребенок завещать ее никому не мог. Вот здесь возникает настоящая головоломка: завещать заряд разрешается только взрослому, Дар которого полностью развился; это случается в четырнадцать-пятнадцать лет, с возрастом Дар становится сильнее. К тому же твоя малышка – крестьянский ребенок. А ведь ничья смерть, кроме моей, не должна была бы зарядить этот нож... Так что... так что возникла полная неразбериха.

Несмотря на потрясение от неожиданного выкидыша, Фаун почему-то думала, будто все, касающееся ее личного несчастья, уже решилось помимо ее воли, и испытывала какую-то усталую благодарность за то, что самой ей решать ничего не пришлось. Это было облегчением, утешением в горе. Все оказалось не так...

– А не можешь ты использовать этот нож, чтобы убить другого Злого? – Хоть какое-то воздаяние за все горести...

– Мне нужно будет показать сначала нож лучшему мастеру в лагере и послушать, что он скажет. Я всего лишь дозорный. Это дело выше моего понимания. С ножом случилось что-то странное, неизвестное... может быть, нежелательное. Или он может не сработать вовсе: ты же сама видела – дотянуться до Злого и обнаружить, что твой инструмент негоден, – не так уж приятно.

– Так что нам делать? И что мы можем сделать?

Даг резко мотнул головой.

– Во-первых, мы можем его уничтожить.

– Но разве это не была бы напрасная трата?..

– Двух жертвоприношений? Да. Я не выбрал бы такой путь, но если ты скажешь, Искорка, я прямо сейчас сломаю его у тебя на глазах, и на том все закончится. – Даг положил руку на клинок; его лицо хранило непроницаемое выражение, но глаза смотрели на Фаун вопросительно.

У Фаун перехватило дыхание.

– Нет! Нет, не надо... по крайней мере пока. – А с другой стороны... нет никакого «с другой стороны». Интересно, хватит ли у Дага горького чувства юмора, чтобы прийти к такому же выводу? Фаун подозревала, что хватит.

Сглотнув, она проговорила:

– Но твой народ... Станут ли они считаться с тем, что думает какая-то крестьянская девушка?

– В этом вопросе – да. – Даг передернул плечами, словно они болели от напряжения. – Если ты согласна, я поговорю сначала с Мари, командиром моего отряда, и послушаю, что скажет она. Потом мы с тобой подумаем еще.

– Конечно, – прошептала Фаун. «Он и в самом деле думает, что мое мнение что-то значит».

– А пока я буду благодарен, если нож будет храниться у тебя.

– Конечно.

Даг кивнул и протянул Фаун кожаный мешочек, предоставив ей взять нож и ножны, хотя то, что было завязано в вышитое полотно, спрятал вместе со своим сломанным протезом. Суставы Дага заскрипели, когда он встал и потянулся, так что Даг поморщился. Фаун снова зарылась в подушки и стала разглядывать костяное лезвие. На светлой поверхности были выжжены еле заметные строки: «Даг. Наши сердца всегда едины. Каунео».